Сидхарткха

деле, он никогда не мог

всецело,  до самозабвения, отдаться  другому  человеку, никогда не  совершал

ради другого безумств любви. Он считал себя совершенно неспособным на это, и

в  этойто  его неспособности  -- казалось ему  тогда  --  и  заключалось то

большое различие, которое существовало между ним и людьмидетьми. Но теперь,

с  тех  пор, как у него появился сын,  и сам он,  Сиддхартха, стал  одним из

последних;

и он страдал изза другого человека, любил другого человека, весь

отдаваясь этой любви, совершал ради нее безрассудства.  Теперь и он наконец,

хоть и поздно,  испытал эту самую странную, самую  могучую из всех страстей,

страдал  от  нее,  страдал мучительно, и все  же чувствовал себя счастливым,

словно в чемто обновленным, словно чемто обогащенным.

     Конечно,  он  сознавал,  что такая слепая  любовь к сыну есть слабость,

обыкновенная человеческая страсть, что  и  она  -- сансара, не совсем чистый

источник, мутная вода. Но вместе  с  тем  он чувствовал,  что и такая любовь

имеет свою ценность, что она даже необходима,  как все вытекающее из глубины

человеческого существа.  И эту жажду следовало утолить, и эти страдания надо

было изведать, и такие безрассудства надо было совершить.

     А сын  между  тем  заставлял его  совершать их  одно  за  другим --  он

заставлял отца ухаживать за ним, смиряться перед его капризами. Этот отец не

обладал ничем, что могло бы восхищать мальчика или внушать ему страх. Он был

добряк,  этот отец --  добрый, ласковый, кроткий  человек, быть может, очень

благочестивый,  быть  может, даже святой.  Но все это  были такие  качества,

которые ничуть не пленяли мальчика. Скучно было ему в  обществе  этого отца,

державшего  его,  как  в  плену,  в  своей  жалкой  хижине.  Надоел  он  ему

смертельно, а  то, что  на  каждую  скверную  проделку  мальчика  он отвечал

улыбкой,  на  каждое  обидное слово  отзывался  ласковым словом,  на  каждую

злобную выходку отвечал добротой -- этото именно и представлялось ему самой

ненавистной уловкой  со  стороны  старого  ханжи.  Гораздо приятнее было  бы

мальчику услышать от отца угрозы, претерпевать наказание.

     Но наступил день, когда  чувства молодого Сиддхартхи прорвались наружу,

и он  открыто  выступил против отца. Последний поручил ему набрать хвороста.

Но мальчик не пошел, а остался в хижине с дерзким и взбешенным видом, топнул

ногой  о  землю, сжал кулаки и в неистовой вспышке бросил отцу прямо в  лицо

всю свою ненависть и презрение.

     -- Сам ступай за  своим хворостом! -- крикнул он с яростью.-- Я тебе не

слуга.