Сидхарткха

и  принялся

обтесывать новое весло. Сиддхартха же попрощался с ним, чтобы отправиться на

поиски бежавшего, и Васудева не возражал.

     Но   когда  он  успел  уже  пройти  лесом  значительное  расстояние,  у

Сиддхартхи явилась мысль,  что  напрасны его поиски.  Либо,-- подумал  он,--

мальчик уже далеко  опередил  его и теперь находится в городе, либо же, если

он  еще  в  лесу,  то  наверно  будет  прятаться  от своего  преследователя.

Продолжая  размышлять, он пришел к  сознанию, что он, в сущности, совсем  не

тревожится за сына, что он в глубине души знает, что тот не погиб, что ему в

лесу не грозила  никакая опасность. И все же он шел безостановочно -- уже не

для того, чтобы  спасти  мальчика, но из желания хоть раз еще  повидать его.

Так он шел до самого города.

     Когда поблизости от города он вышел на большую дорогу, то остановился у

входа в  прекрасный парк,  который  когдато принадлежал  Камале  и  где  он

впервые

увидел ее в носилках.  В душе его ожили воспоминания о том  времени:

он  увидел  себя  таким,  каким стоял тогда  у входа  --  молодым,  обросшим

бородой,  почти  ничем не  прикрытым  саманой  с запыленными волосами. Долго

стоял  он и  смотрел  в  открытые ворота  сада, где монахи  в  желтых  рясах

расхаживали между прекрасными деревьями.

     Долго  стоял он,  погруженный в раздумье,  созерцая  картины  прошлого,

прислушиваясь к истории своей жизни. Долго стоял он, глядя вслед монахам, но

вместо них видел  молодого Сиддхартху, видел молодую  Камалу  гуляющими  под

высокими деревьями. Он с совершенной ясностью видел  самого себя, видел, как

его  угощала Камала,  как  он получил  ее  первый  поцелуй,  как он  гордо и

презрительно  оглянулся  на  свое  прошлое  брахмана,  как  гордо   и  жадно

устремился в  мирскую  жизнь.  Он видел  вновь Камасвами, видел своих  слуг,

пиры, игроков  в  кости,  музыкантов, видел певчую птичку  Камалы  в клетке,

вновь переживал все  это, дышал  воздухом  сансары, и затем снова чувствовал

себя  старым и  утоленным, снова переживал  тогдашнее  отвращение  и желание

покончить с собой, и снова исцелялся священным "Ом".

     Простояв долгое  время у ворот сада, Сиддхартха понял, как нелепо  было

то желание, которое привело его сюда. Он  понял, что не может ничего сделать

для сына,  что  он  не вправе  приставать к нему. Словно рана, горела у него

глубоко в сердце любовь к бежавшему, но в то же время он  чувствовал, что не

следует  растравлять  эту рану, что надо  дать  ей распуститься в  цветок  и

излучать из себя свет.

     Но в этот