Сидхарткха

Но  ты не все  слышал.

Давай прислушиваться, ты услышишь еще многое.

     Они стали слушать. Мягко  звучало  тысячеголосое пение реки. Сиддхартха

глядел  в  воду,  и в текущей  воде  перед  ним  проходили  образы:  сначала

показался  отец,  одинокий, оплакивающий своего  сына, потом он увидел себя,

также одинокого, также прикованного цепями тоски к далекому сыну.  Прошел  и

этот  сын,  такой же, как он, одинокий,  бурно стремящийся вперед по горючей

стезе  своих  молодых желаний -- все они стремились к одной цели, каждый был

словно одержим своей целью, и  каждый страдал. Река пела голосом, в  котором

звучали страдание и страстная тоска. Со страстным нетерпением она стремилась

к своей цели, страстной жалобой звучал ее голос.

     -- Слышишь? -- спросил немой взор Васудевы. Сиддхартха

     кивнул головой.  --  Слушай  лучше! -- прошептал  Васудева.  Сиддхартха

напряг все свое  внимание.  Образ отца, его собственный и образ сына слились

вместе; один за  другим всплывали образы Камалы, Говинды и других  людей, но

все расходились, растворялись в реке и, вместе с нею тоскуя, желая, страдая,

стремились  к цели. И голос реки  зазвучал тоскою,  жгучей болью, неутолимым

желанием. Сиддхартха  видел,  как  спешила к своей  цели река, состоявшая из

него, его  близких  и всех  когдалибо  виденных им людей.  Все волны и воды

стремились к какойнибудь цели --  к водопаду, озеру,  к стремнине,  к морю;

все  цели достигались, а  взамен их являлись новые цели. Вода превращалась в

пар,  поднимавшийся  к  небу;  пар  становился  дождем  и устремлялся  вниз,

становился источником, ручьем, рекой и снова  начинал стремиться, катиться к

цели. Но вот звучавший страстным томлением голос реки изменился. Он слышался

теперь, горестный и ищущий, но другие голоса присоединились к нему -- голоса

радости  и  горя,  добрые  и  злые,  смеющиеся  и печальные,  сотни,  тысячи

голосов...

     Сиддхартха  все  слушал. Он  теперь весь  превратился  в  слух.  Словно

совершенно пустой, он впитывал в себя все звуки и  чувствовал, что теперь  и

сам  изучил вполне  искусство слушать.  Он и раньше  не раз  слышал все  эти

многочисленные голоса в реке, но сегодня они звучали както особенно. Уже он

не мог больше  различать 

одни голоса  от других  --  радостные от плачущих,

детские --  от  голосов  взрослых.  Все  сливалось теперь в  одно --  жалобы

тоскующих и смех умудренных, крики гнева и стоны умирающих -- все составляло

одно, все сочеталось  вместе, все переплеталось в тысячекратном сплетении. И

все вместе -- все голоса, все цели, все порывы