Сидхарткха

оплакивали  своих  покойников;  видел непотребных

женщин, предлагающих  свои ласки, врачей, хлопочущих у ложа больных, жрецов,

назначающих день посева, видел  обменивающихся ласками влюбленных,  кормящих

грудью матерей. Но все это казалось ему не стоящим его взгляда, все это была

ложь, смрад, от всего  смердело  ложью, все имело  только  видимость смысла,

счастья,  красоты,  на  самом же  деле  было  несознаваемым  тленом. Горечью

отзывалось все в мире. Мукой была вся жизнь.

     Одну только, единственную цель ставил  себе Сиддхартха: опустошать свою

душу, вытравить  из нее всякие  стремления и  желания,  всякие грезы, всякие

радости  и страдания. Умереть  для  самого  себя, перестать быть  Я, обрести

покой в опустошенном сердце, самоотрешившейся мыслью быть готовым к  приятию

чуда  --  такова была эта цель. Когда все  личное будет преодолено и  умрет,

когда смолкнут в сердце все желания и страсти, тогда должно будет проснуться

основное,  сокровеннейшее в человеческом  существе -- то,  что  уже не  есть

"Я"-великая тайна.

     Молча  выстаивал Сиддхартха  под  отвесно падающими солнечными  лучами,

ожигаемый болью, сгорая от  жажды, и стоял до тех  пор, пока  не  переставал

чувствовать и боль, и жажду. Молча  стоял он в дождливое время года; с волос

его струилась  вода на озябшие плечи на мерзнущие  бедра  и ноги -- стоял до

тех  пор,  пока и  плечи, и ноги не переставали  ощущать холод,  пока они не

утрачивали всякую чувствительность. Молча  садился он среди усеянных 

шипами

растении;  из обожженной кожи  капала  кровь,  из нарывов  выступал гной, но

Сиддхартха продолжал сидеть, как пригвожденный, не двигаясь с места, и сидел

до  тех пор, пока кровь не переставала течь, пока он не чувствовал  более ни

уколов, ни жжения.

     Сиддхартха  сидел прямо,  как  столб, и  приучался  сберегать  дыхание,

довольствоваться как можно меньшим количеством воздуха, приучался  и  совсем

задерживать  дыхание;  вместе  с  дыханием он  приучался замедлять  и биение

сердца, уменьшать число его ударов, пока сердце почти совсем  не переставало

биться.

     Под   руководством  старейшего  из  аскетов  Сиддхартха   упражнялся  в

самоотрешении и самопогружении,  по  новым правилам саман.  Вот белая  цапля

пролетела  над бамбуковым лесом.  И Сиддхартха тотчас же воспринимал цаплю в

свою  душу, летал над лесами и горами,  сам становился цаплей, пожирая  рыб,

голодал вместе с цаплей, кричал голосом цапли, умирал смертью цапли. Мертвый

шакал  лежал  на  песчаном  берегу,  и  душа  Сиддхартхи  входила  в   труп,