Сидхарткха

выросшим и какимто чуждым, сказал:

     -- Чего ты ждешь, Сиддхартха?

     -- Ты знаешь.

     -- Ты все будешь стоять  так и ждать, пока  не наступит  день, полдень,

вечер?

     -- Я буду стоять и ждать.

     -- Ты устанешь, Сиддхартха!

     -- Устану.

     -- Ты умрешь, Сиддхартха!

     -- Умру.

     -- Ты Предпочитаешь умереть, чем слушаться отца?

     -- Сиддхартха всегда слушался отца.

     -- Так ты отказался от своего намерения?

     -- Сиддхартха сделает то, что прикажет ему отец.

     Первый проблеск зари  проник  в  горницу.  Брахман  увидал, что  колени

Сиддхартхи слегка дрожат.  Но в лице Сиддхартхи не было дрожи. В бесконечную

даль  были устремлены его глаза. И понял отец, что Сиддхартха уже не  с ним,

не в родном доме, что он уже покинул его.

     Тогда отец дотронулся до плеча Сиддхартхи и сказал:

     --  Ты пойдешь  в  лес  и  станешь саманой. Если  в  лесу  ты  обретешь

блаженство,  приходи научить  и меня. Если же  постигнет тебя разочарование,

вернись, и мы снова будем вместе творить жертвоприношения богам.

     Он снял руку с плеча сына и вышел из дому. Сиддхартха пошатнулся, когда

делал  первый шаг. Но он  овладел своими  членами, поклонился отцу и пошел к

матери,

как велел ему отец.

     Когда  при первых  утренних  лучах,  медленно,  онемевшими  ногами,  он

покидал еще спящий город, у последней  хижины поднялась какаято съежившаяся

фигура и присоединилась к страннику. Это был Говинда.

     -- Ты пришел! -- сказал Сиддхартха и улыбнулся.

     -- Я пришел,-- сказал Говинда.

 

САМАН

 

     Вечером того же дня юноши догнали  высохших  аскетовсаман  И  выразили

свое желание стать их спутниками и учениками.

     Саманы согласились.

     Сиддхартха подарил свое платье бедному встреченному по дороге брахману.

Теперь он имел на себе  только  повязку вокруг  чресел и  кусок материи  без

швов, землистого цвета, служивший ему плащом. Пишу он принимал только раз  в

день и притом лишь такую, которая не была приготовлена на огне.

     Он постился пятнадцать дней подряд. Постился двадцать восемь дней. Тело

его исхудало, щеки обтянулись. Знойные грозы горели в его ставших  огромными

глазах.  На  высохших пальцах выросли длинные ногти, подбородок оброс сухой,

всклокоченной  бородой.  Ледяным становился  его  взгляд,  когда он встречал

женщин; уста кривились презрением, когда он  проходил  через город с нарядно

одетыми людьми.  Он видел,  как торговали купцы,  как отправлялись на  охоту

князья,  как родственники