Сидхарткха

Сиддхартхи долго

продолжало   вертеться   колесо   аскетизма,    колесо   мышления,    колесо

распознавания. Оно  и теперь еще вертелось, но медленно, с  колебаниями и --

того и гляди -- должно было остановиться совсем. Подобно тому, как проникает

сырость в умирающий древесный пень, медленно заполняя его и вызывая гниение,

так мирское и лень понемногу проникали в душу Сиддхартхи, понемногу наполняя

ее, вызывая  чувства тяжести и  усталости,  усыпляли  ее. Зато желания в нем

пробудились,  и  в  этом отношении  он  многому  научился,  многое  испытал.

Сиддхартха  научился  торговать,  пользоваться властью  над  людьми,  искать

наслаждения у  женщин. Он научился  носить  прекрасное  платье,  приказывать

слугам,  купаться  в  благовонной  воде  Научился  кушать  тонкие  и  хорошо

приготовленные блюда,--  в том  числе рыбу, мясо животных и птиц, пряности и

сладости, и пить вино,  порождающее лень и забвение. Научился играть в кости

и в шахматы,  смотреть на пляски танцовщиц, пользоваться  носилками, спать в

мягкой постели.  Но  при всем том  он все еще чувствовал  себя  отличным  от

других людей, стоящим выше  их; все еще глядел  на них с легкой насмешкой, с

некоторым презрением, тем самым презрением, какое аскетсамана всегда питает

по отношению к мирянам Когда Камасвами бывал нездоров и раздражителен, когда

он  чувствовал  себя  кемто обиженным, когда ему досаждали  деловые заботы,

Сиддхартха всегда относился к этому с насмешкой. Но медленно и незаметно, по

мере  того, как  сменялись  и уходили периоды  дождей  и жатвы, его насмешка

становилась бледнее, а  чувство превосходства слабее Понемногу, среди своего

возрастающего богатства,  Сиддхартха  сам  усвоил некоторые  черты, присущие

людямдетям. И все же он завидовал им, завидовал тем сильнее, чем  более сам

начинал походить на  них. Он завидовал им в  одном  -- в той важности, какую

они приписывали всем своим переживаниям, в страстности их

радостей и тревог,

в  робком, но  сладком  счастье их вечной влюбленности.  В себя ли  самих, в

женщин  или в своих детей, в почести или в деньги, в планы или надежды,-- но

влюблены  эти  люди бывали всегда. Но как раз  того он не  перенял  у них --

именно  этому, их детской  жизни, радостности и детскому безрассудству он не

научился, а перенял как раз те неприятные черты, которые презирал в них. Все

чаще случалось, что  на другое утро после  проведенного в обществе вечера он

долго  оставался  в  постели,  чувствуя  какуюто подавленность и усталость.

Случалось,  что  он  разражался  и  выказывал  нетерпение,  когда  Камасвами