Сидхарткха

которое он  слышал  там, божественного  Будду,  прощание с Говиндой,

разговор с Возвышенным. Вспоминалось ему каждое слово, сказанное им Будде, и

с изумлением он заметил,  что высказывал  тогда мысли, которых, в  сущности,

еще  не  сознавал  хорошенько.  Ведь  он  сказал  Гаутаме,  что его,  Будды,

сокровище и тайна не в учении, а в том невыразимом и непередаваемом словами,

что им когдато пережито было в минуту просветления. Но ведь он затем именно

и  идет теперь в мир, чтобы пережить подобное  же самому; да он уже и сейчас

начал переживать это. Самого себя

он должен теперь переживать. Правда, давно

уже он знал, что его Я -- есть Атман, что оно той же вечной субстанции,  как

и Брахма. Но никогда на самом деле он не находил  этого Я, потому что  хотел

уловить  его в сеть мысли. Если, бесспорно, не тело было этим Я,  и  не игра

чувств, то  им не  были также ни  мысль, ни ум, ни  заимствованная от других

мудрость, ни таким  же  путем приобретенное  искусство выводить  заключения,

ткать  из  продуманного  новые  мысли. Нет,  и  мир  мыслей  принадлежит еще

потустороннему, и нет никакой пользы  убивать случайное  "Я"  чувств,  чтобы

взамен усиленно  питать случайное  "Я"  мыслей  и приобретаемого  от  других

знания. И то, и другое -- как мысли,  так  и чувства  -- прекрасные вещи, за

которыми одинаково скрывается истинный смысл всего. И к тем, и к другим надо

прислушиваться,  играть  ими,  ничего  в  них  не  следует ни презирать,  ни

переоценивать, а во всем подслушивать звучащие в глубине тайные голоса. И он

решил  вперед  стремиться  лишь  к тому,  что  внушал его внутренний  голос,

задерживаться там, где  советовал его голос. Почему Гаутама когдато,  в тот

великий час,  сел именно под деревом Бо, где его  осенило откровение? Потому

что  он услышал  голос --  в его собственном сердце раздался этот  голос  --

повелевавший ему искать  отдыха под этим деревом. И он не отдал предпочтения

умерщвлению  плоти, жертвоприношениям, омовениям  или молитвам, не предпочел

еду и питье, сон и грезы -- он послушался голоса. Так именно повиноваться --

не приказу жизни, а  внутреннему  голосу,  быть  всегда готовым идти на  его

призыв -- вот что хорошо и необходимо; ничто иное не является необходимым.

     Ночью,  когда он спал в  соломенной хижине,  принадлежавшей перевозчику

через  реку,  Сиддхартхе приснился  сон:  перед ним стоял Говинда, в  желтом

одеянии аскета. Лицо Говинды было печально. Печально  он спросил: "Зачем  ты

покинул  меня?"  Тогда он обнял  Говинду, обхватил  его  руками, но когда