Анастасия

неё. Потом сужай луч своего воображения, не охватывай им всю Землю, а делай его всё уже и уже, пока не увидишь конкретных деталей. Людей ты ищи там, где свет голубоватый будет больше. Ты ещё больше сужай свой лучик и увидишь одного человека или нескольких. Давай ещё попробуем с моей по­мощью.­

Она взяла меня за руку, направила свои пальцы вдоль моих, упершись их кон­чиками в мою ладонь. Пальцы другой её руки, лежащей на траве, были направлены вверх. Я мысленно проделал всё то, что она сказала, и не очень отчетливо передо мной возникла картина сидящих за сто­лом и возбуждённо разговаривающих между собой ­троих людей. Их слова мне были не­понятны. Речи вообще никакой я не слышал.

— Нет, — сказала Анастасия, — это не предприниматели. Сейчас мы найдём их.

Она водила и водила своим лучиком, попадая в большие и

маленькие каби­неты, закрытые клубы, застолья и бор­дели... Голубоватое свечение было или очень слабым, или не было его вообще.

— Смотри — там уже ночь, а он всё сидит в прокуренном кабинете один, чтото не ладится у этого предпринимателя. А этот, смотри, какой довольный, в бас­сейне, и девочки рядом. Он под хмельком, но свечения нет. Он просто пытается забыться от чегото, его самодовольство ­искусственно...

Этот дома. Вот его жена, ребёнок у него чтото спрашивает... Телефон... Вот пожалуйста, он снова посерьёзнел, даже близкие люди отодвинулись на задний план...

И снова, одна за одной, высвечивались всевозможные ситуаций, внешне хорошие и не очень, пока мы не нат­кнулись на ужасающую сцену. Вдруг возникла комната, вероятно в какойто квартире, довольно респектабельной, но...

На круглом столе лежал обнажённый человек, его ноги и руки были привязаны к ножкам стола, голова свисала, рот заклеен коричневатой плёнкой. За сто­лом сидели двое молодых, плотного тело­сложения мужчин, один коротко под­стри­женный, другой — с гладко прилизанными волосами. В кресле поодаль, под торшером, ­сидела молодая женщина. Рот у неё тоже зак­леен, ниже ­груди стягивал её бельевой шнур, прижимая к креслу. Каждая нога была привязана к ножке кресла. Она была в одной нижней разорванной сорочке. Рядом с ней сидел пожилой худощавый мужчина и пил чтото, наверное коньяк. На ­маленьком столике перед ним лежал ­шоколад. Те, что сидели за круглым сто­лом, не пили. Они налили на грудь лежащего мужчины жидкость — ­водку или спирт — и подожгли. «Разборка», — понял я.

Анастасия увела лучик от этой сцены. Но я воскликнул:

— Вернись. Сделай чтонибудь!

Она вернула эту сцену и ответила:

— Нельзя. Всё уже произошло. Этого нельзя остановить, раньше надо было, сейчас поздно.

Я смотрел как заворожённый и вдруг ясно увидел глаза женщины, напол­ненные ужасом и не молящие о пощаде.

— Так сделай! Сделай хоть чтонибудь, если ты небессердечная! — крикнул я Анастасии.

— Но это не в моих силах, это уже как бы запрограммировано раньше,