Анастасия

Она продолжала говорить мягким, спокойным голосом, но слова её повер­гали в дрожь:

— Пойми, Владимир, когда он начнёт ­осмысливать мироздание, ты рядом с ним будешь казаться недоразвитым сущес­твом. Разве хочется тебе этого, чтобы твой сын мог видеть рядом своего отца недоумком? Единственное, что может сблизить вас, — это степень чистоты помыслов, но эта чистота в вашем мире достижима немногими. Ты должен стремиться к достижению...

Я понял, что спорить с ней абсо­лютно бесполезно и крикнул в отчаянии:

— Он, значит, никогда обо мне не узнает?­

— Я расскажу ему о тебе, о вашем мире, когда он будет способен всё осмыс­ленно понимать и принимать решения. Что он станет делать — не знаю.

Отчаяние, боль, обида, страшная ­догадка — всё смешалось во мне. Захо­телось двинуть изо всей силы по этому красивому интеллектуальноотшельни­ческому лицу.

Я всё понял. И дыхание перехватывало от того, что я понял.­

— Всё понятно! Теперь всё понятно! Да ты... Да тебе трахнуться здесь не с кем было, чтобы ребёнка заполучить. Ломалась ещё вначале — интриганка! Монашку из себя строила. Тебе нужен был ребёнок. Ты же ездила в Москву. Грибочки свои, ягодки она продавала. Так пошла бы там на панель. Телогрейку, ­платок сняла бы. На тебя сразу бы клюнули. Не плела бы свою паутину, не запутывала меня.

Конечно! Тебе нужен чело­век, мечтающий о сыне. И ты добилась своего. Ты о ребёнке подумала? О сыне? Которому заранее ­предначертано жить отшельником. Жить так, как ты счи­таешь нужным. Надо же, про истину она распространялась. Много берёшь ты на себя, отшельница.

 Ты, что ли, истина в последней инс­танции? А обо мне ты подумала? Да! Я мечтал о сыне! Мечтал, чтоб дело ему передать

своё. Научить бизнесу. Любить его хотел. А теперь как жить? Жить и знать, что сын твой малюсенький в глухой тайге гдето беззащитный пол­зёт? Без будущего. Без отца. Да от этого сердце разорвётся. Тебе этого не понять, самка лесная...

— Может, сердце станет осмыс­ленным и всё будет хорошо? Боль ­такая душу очистит, ускорит мысль, призовёт к творению... — тихо про­изнесла Анастасия.

А во мне такая ярость бушевала, ­такая злость... Собой уже не владел. Схватил палку. Отбежал от Анастасии и стал бить палкой изо всех сил по небольшому дереву, пока не сломалась палка.

Потом повернулся в сторону сто­ящей Анастасии и... как увидел её... Невероятно, но злость стала проходить. Подумалось: «Да что же это я опять потерял контроль над собой, разбу­шевался». Как и в прошлый раз, когда я на неё ругался. Анастасия стояла, прижавшись к дереву, с ­поднятой кверху рукой, наклонённой вперёд голо­­вой, словно противостояла потоку ураганного ветра. Уже совершенно не злясь, я подошёл ближе и стал рас­сматривать её. Теперь её руки были прижаты к груди, тело слегка дрожало, она молчала, только добрые, попреж­нему добрые глаза ласково смотрели на меня. Так мы стояли некоторое