Анастасия

полуобнажённой или обнажённой. Питается кедровыми орехами, какойто травой, ягодами и грибами. Грибы ест только сушёные. Сама никогда не соби­рает ни грибов, ни орехов и заготовок, запасов никаких не делает, даже на зиму. Всё заготавливают множество обита­ющих в этих ­местах белок. В том, что белки делают на зиму заготовки корма, нет ничего удивительного, они так пос­тупают повсеместно, следуя своему при­родному ­ин­стинкту. Меня поразило дру­гое: ­находящиеся поблизости белки по щелчку пальцев Анастасии наперегонки стремятся прыгнуть на её протянутую руку и дать уже очищенное от скорлупы ядрышко ореха. А когда Анастасия хло­пает по коленке согнутой ноги, белки издают какойто звук, как бы призывая, извещая других, и начинают таскать и складывать перед ней  на траву сушёные грибы и другие ­припасы. И делают это, как мне показалось, с огромным удо­вольствием. Я подумал, что она их дрес­сирует, но Анастасия сказала, что их действия как бы ­инстинктивны, и бе­лочкамать сама своим примером учит этому бельчат.­

— Может быть, их и дрессировал раньше ктото из моих далёких предков, но скорее всего это просто их пред­назначение. К зиме каждая белочка де­лает припасов в несколько раз больше, чем могла бы съесть сама.

На вопрос: «Каким образом ты не замерзаешь зимой без соответствующей одежды?» — Анастасия ответила вопросом: «Разве в вашем мире нет примеров возможно­стей человека ­переносить стужу, не пользуясь одеждой?».

И я вспомнил книгу Порфирия Иванова, который ходил в любой ­мороз в трусах и босиком. В книге ­также описывалось, как фашисты, ­желая испы­тать ­выносливость этого необык­но­венного русского человека, обливали его в два­дцатиградусный ­мороз водой и возили голого на мотоцикле.­

В раннем детстве помимо молока матери Анастасия ­могла употреблять молоко разных животных. Они свободно подпускали её к своим соскам. Из еды она не делает абсолютно ­никакого культа, никогда не садится специально поесть, на ходу сорвёт ягоду, побег растения и продолжает заниматься своим делом.

К концу трёхдневного пребывания у неё я уже не мог относиться к ней как в начале встречи. После всего увиденного и услышанного Анастасия превратилась для меня в некое существо, не зверя, потому что интеллект её довольно высок, а память...  Память ­такая, что она, конечно, ничего не забывает из когдато услы­шанного или ­увиденного. Иногда ка­залось, что её ­способности находятся за пределами понимания обычного человека. Но именно такое отношение к ней очень огорчало и расстраивало её.

В отличие от известных нам людей с необычными способностями, окутывающих себя ореолом

таинственности, исключительности, она всё время стремилась пояснить, раскрыть механизм своих спо­собностей, доказать, что нет в нём и в ней ничего сверхъестественного для че­ло­века, что она — ­человек, женщина, и всё время просила меня осознать это. Я пытался осознать это тогда, стараясь найти объяснение