Исцеление человека

и все, фиолетовый сумрак,  сгустившийся  до

темноты!..  Да,  но  каким   бессловесным   аппаратом  я  фиксировал  и  это

исчезновение слов, и темп движения,  и  смену цветовой окраски в тоннеле, по

которому неслось нечто мое?.. И еще: когда уже полсуток спустя я услыхал над

собой женское: "Фу,  как от  него  эфиром несет!" - то, вынырнув из глубокой

тьмы  бессознания,  я спокойно  сообщил:  "Значит,  я -эфирное  создание". И

дальше: услыхав в ответ  звонкий радостный смех, я захотел  поговорить с его

владелицей (студенткой-медиком 5 курса Ниной Поповой) и  внутренне  сразу же

отметил:  превосходно вижу  структуру построения  фраз,  которые мне хочется

произнести, но в мозгу  полностью отсутствуют  (они забыты!) слова, которыми

следует  заполнить отчетливо видимый  мною синтаксический каркас!.. И  снова

вопрос:  каким  же образом, -  без  слов-то!  -  я сразу  сформулировал  эту

ситуацию?..

     Конечно, вышеизложенные рассуждения о языке не имеют отношения к сюжету

данной главы, но  они  напрямую соотносятся с важнейшей для  меня  мыслью  о

ценности  и даже уникальности собственного опыта на основе своих заболеваний

для целителя (спрашивается, в каких бы еще  условиях,  кроме вышеизложенных,

экстремальных мог  бы я  напрямую столкнуться с  этими  неведомыми для  меня

законами мышления и языка, о которых ни до, ни после этого не читал?).

     И  еще: не  исключаю,  что  в реальной  целительской работе данный факт

одновременного существования  различных  потоков мышления  может  стать  для

определенных ситуаций базовым - речь идет о лечении путем введения  пациента

в транс.

     Что же касается непосредственно  сюжета, то вот эпизод, ради которого я

и затеял  эти воспоминания.  После  полной ревизии кишечника он полностью же

перестал  функционировать,  отключились  какие-то  региональные  руководящие

центры,  исчезла перистальтика,  и лежала в распоротом и грубо зашитом чреве

груда  беспорядочно  заброшенных  туда  кишок.  Она лежала там, а я лежал  в

обширной  палате  для  умирающих.  Почему-то  дневного  света  из  той 

поры

вспомнить не могу, только сплошную ночь и тусклые синие светильники. И белые

ширмы, которые через каждые несколько часов ставили то около одной, то около

другой  кровати,  а  потом  появлялись  дюжие санитары в  грязных  халатах и

переваливали оттуда негнущееся тело на каталку и увозили его ногами в дверь.

А  потом снова появлялась каталка и с нее на освободившееся место укладывали

нового претендента на  потусторонний мир. Конвейер работал  неторопливо,  но

безостановочно.

     Рядом со мной лежал  плотный мужчина лет сорока. Почти все время у него

дежурила донельзя растерянная жена: он никогда раньше ничем не болел, и жили

они в